Не думал купец Данила Никитич Щербаков, что его двухэтажные палаты с лавками на Покровской улице (теперь Бакунинская) знаменитыми станут. Однако история распорядилась по-своему…

Купил он участок под строительство во время московской чумы. Тогда много домов и дворов за гроши отдавали. Позвал купец архитектора Бортникова Петра Трофимовича и наказал лепоту да красоту сделать.

На славу вышли палаты. Сам Петр I мимо ехал и залюбовался. Из экипажа вышел и в гости зашёл.

Щербаков по всем правилам императора принял, а тот ему потом собственный портрет подарил. Висел портрет напротив дивана, где Петр отдыхать изволил. Об этом хорошо написано у Дмитрия Покровского в книге «Очерки Москвы». Автор и портрет, осыпанный бриллиантами, видел, и на диване посидел. Фото: volontery2105.blogspot.com

Дом построен был с торговыми лавками — так Щербаков продолжил Немецкий рынок, поставив торговые ряды на Большом Гавриковом переулке (теперь Спартаковский).

Хозяева дома менялись, и в XIX веке купеческий дом, где сам Петр отдыхал, превратился в дешевый трактир для самого лихого и нищего люда столицы. У того же Покровского читаем:

«Ныне весь он занят серым трактиром для низших классов населения, и едва ли кому из пьющих в его грязных залах водку или чай может прийти в голову, что дом этот видел лучшие дни…»

Советская власть сохранила эту ориентацию и устроила в доме пивную с игровыми автоматами. Студенты «Бауманки» прозвали дом Мутный глаз. Отчего не сделали музей в доме, где сохранилась даже первоначальная планировка XVIII века, загадка. Ведь это редкость в истории Москвы, чтобы здание внутри и снаружи веками не менялось. Фото дома 1934 г.
Фото: studwood.ru

Но вот настал 1986 год. Строили тогда в Москве Третье транспортное кольцо, и дом было решено снести ради прокладки Лефортовского туннеля. Группа историков, занявшаяся тогда исследованием дома, сформировала «гражданскую оборону» здания. Люди сидели в нем днём и ночью, стремясь не допустить сноса. По легенде даже сын прораба, командовавшего процессом, присоединился к протестантам и насыпал в бензобак бульдозера песку и выиграл время.

Неизвестно чем бы все кончилось, но приехал к дому тогдашний градоначальник Москвы Борис Ельцин. Посмотрел на дом и велел снос прекратить. Лефортовский туннель отложили на десяток лет, а когда при Лужкове построили, то обошлись без сноса Палат Щербакова. Фото середины 1980-х гг.
Фото: studwood.ru

Считается, что с той самой обороны дома началось формирование градозащитного движения Москвы и спасение всего исторического Лефортово от погибели.

Палаты Щербакова, к сожалению, по-прежнему закрыты для посещений. Не пора ли задуматься городским властям о музее? Здание ведь во многом уникальное, может быть еще одной достопримечательностью города. Архитектору удалось гармонично совместить два стиля — классицизм, только зарождавшийся в то время, и барокко.
Вид на дом с Бакунинской улицы
Фото: Олег Банцекин, личный архив

Внешне дом выглядит хорошо, хотя и покрыт мелкими граффити и надписями. Вид на дом со Спартаковского переулка
Фото: Олег Банцекин, личный архив

Во время исследований находили в доме бутылки вина XIX века, а ещё есть гипотеза, что был в доме подземный ход, который вёл в аптеку (снесена) на противоположной стороне улицы. Амбарные двери
Фото: Олег Банцекин, личный архив

Что же касается найденных в Палатах Щербакова предметов, то пишут, что они не пропали, а находятся в музее «Немецкая слобода» в школе № 345 им. Д. М. Карбышева по адресу Лефортовский пер, д. 10. Посмотреть экспонаты можно по договоренности с администрацией школы.

Я письмо в школу написал, но мне ответили, что из купеческого дома там только решетка с окон. Впрочем, в музей всё равно схожу, а потом расскажу и покажу, что видел.

Одна из главных дат 2017 года — 870-летие Москвы. Известен даже день: 5 апреля 1147 года. На этот день назначил Ростово-Суздальский князь Юрий встречу своему союзнику — Святославу Ольговичу, князю Новгород-Северскому. А звал он родича в местечко Москову, в связи с этим и упомянутое в дошедшем до нас источнике. Вот, собственно, и все «основание»!

Селение здесь существует предположительно века с IX-го. Юрий, действительно, основывает город — но позже. Через 9 лет его сын Андрей, будущий Боголюбский, руководит постройкой здесь крепости. Сам Юрий в это время занят: захватив недавно (в очередной раз!) великокняжеский стол, правит в Киеве.

Так что город Москва появился, скорее, в 1156 году. Люди же жили здесь задолго до того. Во-первых, это показывают артефакты, по меньшей мере, IX—X веков. Во-вторых, ряд подробностей сохранили летописи и народные предания, к которым мы вернёмся отдельно.

В-третьих, многое проясняет антропология. Москва-река разделяла племенные союзы: кривичей на севере и вятичей на юге. Рязань — племенной центр вятичей. Суздальцы — кривичи. А вот Москов — «клин», где территория вятичей вдается в земли кривичей… И первые славянские поселения — вятичские.

Город вятичей был здесь ещё до постройки первого, «долгоруковского», кремля. Примерно века с X-го. Возможно, здесь же, на Боровицком холме или, по другой версии, ниже по Москве-реке, у устья Яузы. Вряд ли городок был большим, скорее, окраинное поселение в лесной глуши.

Но это история совсем давняя и малоизвестная. А перед тем как стать летописной Москвой, и даже некоторое время параллельно, эта местность называлась Кучково. Или, возможно, Кучково Село. «Кучково» в прямом смысле — вотчина боярина Стефана Кучки. То есть как бы не город, а «феодальный» замок.

О самом Кучке известно из более поздних преданий, так что эта фигура отчасти мифологическая. В общих чертах, источники говорят об убийстве (казни) Кучки Юрием Долгоруким. Возможно, за непочтительность. Сыновей Кучки князь забрал с собой, а на дочери Улите женил сына Андрея. Князь Юрий Владимирович Долгорукий, портрет из Царского титулярника, 1672 г.
Фото: Depositphotos

В другом варианте: Улита — жена князя, но не дочь Кучки. Кучковичи же вступают с ней в тайную любовную связь. В любом случае, все заканчивается заговором и убийством князя… И это уже реальная история с участием реальных фигур — Кучковичей и владимирского и киевского князя Андрея Боголюбского.

Среди убийц летопись называет сына и зятя Кучки. Вполне вероятно, что и сам боярин Кучка — реальная фигура. Возможно, Стефан Кучка действительно владел землями, которые Юрий после присоединил к Суздальскому княжеству… Как и везде, где шёл нормальный процесс централизации.

На самом деле, след противостояния Юрия и Кучки уходит глубже в прошлое. И предание о Кучке (боярин, землевладелец, старая родовая знать!), очень возможно, отражает реальную борьбу кривичей за вятичские земли. Уж очень удобно они расположены!

В старом фильме «Юрий Долгорукий» Юрий вдохновенно поясняет: «Москов — центр Руси!» Если сценарист выдумал это для красного словца, то угадал удивительно удачно. Не фразу, конечно, а суть. Москва XI—XIII веков — крайняя юго-западная точка Суздальской земли. Глушь, край мира. Но если взглянуть шире — своего рода центр!

Западнее Москвы — Смоленск, южнее — Чернигов, юго-восточнее — Рязань.

Здесь же — перекресток путей. Именно здесь, на границе, Юрий встречает идущего из Лобынска (за нынешним Серпуховым) Святослава Ольговича. Судя по письму, Святослав хорошо знает, как идти в Москву.

А не странно ли, что спустя столетие ордынцы придут от Рязани к Коломне и Москве? И уже отсюда — на Владимир? Почему бы не напрямую: от Рязани на Владимир, который логично штурмовать с войском, не утомленным боями? Устье реки Яузы в районе Котельнической набережной
Фото: ru.wikipedia.org

Предки понимали это получше нас. Только прямого пути, тем более для войска, не было. Свои тоже обходили: по Оке в Москву-реку, вверх по Яузе, волоком в Клязьму и уже по ней до Владимира. Далеко — но между Рязанью и Владимиром сплошные леса.

А на обходном пути — Москва, форпост против рязанцев. И первая цель при нападении. Зато здесь же проходит и торговый путь. Во всяком случае, до Москвы дошли найденные здесь арабские монеты аж IX века!

Конечно, всего этого ещё недостаточно, чтобы стать столицей. И вряд ли Юрий Долгорукий планировал Москву в этом качестве. Его кремль был всего метров 800 в окружности: примерно треугольник со сторонами по 250 метров. Сами прикиньте, большая ли это крепость. Вот Переславль задумывался как столица, и стены тут втрое длиннее.

Чтобы Владимир стал настоящей столицей Руси, Андрею Боголюбскому пришлось перенести сюда столицу, избавившись от бояр и веча. И минимизировать… т. е. разорить Киев. Через 76 лет ордынцы сожгли Владимир.

Но Москве это не помогло стать столицей. Во-первых, тогдашние московские князья до великого княжения еще не доросли. Во-вторых, никто не готовился переносить столицу. Тем более в Москву, ещё и не ставшую полноценным уделом. И в-третьих, Москву сожгли раньше…

Впрочем, ордынское нашествие все же перетасовало карты в пользу Москвы. И первый же по-настоящему московский князь активно включится в политические игры. Произойдёт это ещё лет через тридцать… А. М. Васнецов, «Московский Кремль при Иване III», 1921г.
Фото: ru.wikipedia.org

Что еще почитать по теме?

Золотое кольцо России. Чем примечателен Переславль-Залесский?
Какой дороге на Руси больше тысячи лет?
Страницы российской истории. Как кандидат в диктаторы России пробирался в 1905 году в Москву?

Есть люди, которых с полным правом можно назвать бытоописателями старой Москвы. К ним, несомненно, принадлежит и Иван Белоусов, ставший продолжателем дела, так талантливо начатого Гиляровским.

О себе он говорил просто: «Моя жизнь протекала в Москве — я в ней родился 27 ноября 1863 года, вырос и в ней доживаю, никогда никуда не отлучаясь». За этими короткими строчками целая жизнь человека, выбившегося из низов и оставившего заметный след в русской литературе. Он был сыном портного, казалось, что его судьба предопределена с рождения, но мальчик любил читать, да еще и поэтический дар прорезался. В 1882 году он впервые опубликовал стихотворение, правда, под псевдонимом; боялся, как бы не узнал отец.

Вскоре его стихи и небольшие рассказы стали появляться в различных изданиях. Скрыть страсть к литературе от отца не удалось, и старый портной Алексей Белоусов сосватал за сына дочь фабриканта Рахманова, надеясь, что в крепкой купеческой семье парень перестанет блажить и серьезно займется портновским делом. Стоит сказать, что Рахманов, сам выбившийся в люди из босяков, зятю не досаждал, считая, что у каждого в жизни свой путь. А вот жена Ирина увлечения мужа полностью разделяла. Бывает ведь и такое. Иван Алексеевич Белоусов
Фото: ru.wikipedia.org

Жили молодые небогато, зарабатывая шитьем, да скромными гонорарами. А вот знакомства у них завелись нешуточные. В скромную полуподвальную мастерскую в Потаповском переулке (это за театром «Современник») наведывались братья Антон и Михаил Чеховы, устраивая за самоваром целые диспуты о литературе и живописи. Здесь бывал и Исаак Левитан — «жуткий талант», как говорил о нем Михаил Чехов. Да что и говорить, жизнь свела Белоусова с прекрасными людьми, которых мы сегодня объединяем одним емким словом «классики». Уже на исходе жизни он напишет интереснейшие воспоминания о встречах с Толстым, Буниным, Телешовым, Гиляровским, Горьким, Брюсовым, Леонидом Андреевым и другими «столпами» русской культуры.

Получив наследство после смерти отца, Иван Алексеевич смог поправить свои дела и больше времени уделять литературе. Стал публиковать свои книги, печататься в журналах «Вестник Европы», «Русское Богатство», «Русская Мысль», занимался переводами украинских и белорусских поэтов, сделал полный перевод шевченковского «Кобзаря». С увлечением описывал быт и нравы москвичей. Его литературные зарисовки позволяют увидеть Москву конца XIX — начала XX веков. Это особенно интересно потому, что многих мест, описанных Белоусовым, уже нет на карте современной Москвы, а представленные им типы уже давно исчезли с московских улиц.

Вот какой увидел Москву Иван Белоусов:
«Городом на языке москвичей называлась та часть Москвы, которая заключала в себе Торговые ряды и прилегающие к ним улицы Ильинку, Варварку, Никольскую и Москворецкую. Между прочим, на Москворецкой улице находился Ямской приказ — это очень старое здание, расположенное в середине Москворецкой улицы по правой стороне ее, если идти от собора Василия Блаженного к Москворецкому мосту. Ямской приказ был заселен кимряками-сапожниками, кустарями-одиночками или работавшими по два, по три вместе… Когда в Ямской приказ являлся покупатель, на него со всех сторон набрасывались продавцы и тянули покупателя всякий к себе, расхваливая товар».

«В начале семидесятых годов на месте теперешнего Лубянского сквера был пустырь, ведущий от Ильинских ворот до Варварской площади, пустырь был огорожен деревянным забором. Со стороны Ильинских ворот, на том месте, где теперь стоит памятник павшим героям русско-турецкой войны 1877 года, стояли деревянные постройки, в которых производилась торговля фруктами, сластями и бакалейными колониальными товарами. Сам пустырь служил для склада пустых ящиков, рогож, бочек. В другом же конце пустыря, прилегающем к Варварской площади, находились рыбные торговли, и эта часть почему-то называлась „ерзугой“, а на самой площади стоял народный театр, который был выстроен к Политехнической выставке в 1872 году, устроенной в Александровском саду по случаю 200-летия со дня рождения Петра I».

А как аппетитно он описывал московскую торговлю:
«В посты, особенно великим постом, было много торговцев блинами. Их выносили из пекарен наложенными стопками на небольшие ручные лоточки, ничем не прикрытые, от них валил пар и прельщал покупателей луковым запахом».

Очень красочно представлена близкая ему букинистическая торговля.
«Торговцы старыми книгами, приютившиеся под воротами на Никольской и частью на Лубянке, являлись в то же время и издателями, но не книг, а раскрашенных складных картинок.
Эти картинки, изготовленные литографским способом, представляли собой иллюстрированную русскую азбуку: на отдельной странице рисовался какой-нибудь предмет, начальная буква которого должна была соответствовать известной букве алфавита, внизу под которой находились пояснительные стихи.
Например, на букву Л был изображен разносчик, торгующий зеленым луком, а внизу — надпись:
Хорошее дело — лук,
Только не кушайте его вдруг,
А то меня не взлюбите,
И потом не купите!».

Интересны его описания московской литературной и около литературной среды. В них можно встретить людей, известных нам совсем не по литературным пристрастиям. В 1911 году в Москве к 50-летию со дня смерти Тараса Шевченко был создан музыкально-драматический кружок «Кобзарь». Иван Алексеевич вспоминает: «Я вступил в члены этого кружка, в котором нередко бывал на собраниях и вечерах, посвященных украинской музыке и украинской песне. Не раз на этих вечерах выступал с докладом Симон Петлюра, я встречался с ним в кружке, и, когда на юге появился Петлюра, я никак не мог предположить, чтобы это был тот самый скромный бухгалтер страхового общества Симон Васильевич Петлюра, которого я знал в Москве».

У любителей банного пара вызовут несомненный интерес его описания московских бань, а было их немало. Славились на Москве Суконные бани за Каменным мостом, бани у Бабьегородской плотины, Челышевские, что были на месте нынешней гостиницы «Метрополь», а также знаменитые и поныне Сандуны. С таким знанием дела повествует он о банном священнодействии, что невольно начинаешь ощущать аромат распаренных березовых листьев и мятного пара.

Много интересных зарисовок собрал Белоусов, дав нам возможность вместе с ним пройтись по старой Москве. «Я записал то, что мне пришлось видеть, слышать и пережить и что сохранила мне память в течение более полувека. Я описал ушедший быт московских людей, из которых состояло большинство населения, — рабочих, мастеровых-ремесленников, торговцев и купцов», — такими словами заканчивает он свою книгу «Ушедшая Москва».

Уже в наши дни под этим названием вышел интереснейший сборник, в котором собраны пять книг Белоусова — «Ушедшая Москва», «Литературная Москва», «Литературная среда», «Писательские гнезда» и «Дорогие места». Все они еще при жизни автора стали бестселлерами. Прочитайте, уверен, получите истинное удовольствие.

Было время, когда по городу моему ходить можно было лишь с закрытыми глазами. Серость и грязь вперемешку с броскими вывесками, вечно зовущими тебя куда-то бежать, что-то хватать, погружали столицу в хаос, селили тоску в душу. Стеклом и бетоном сковали живой город надежно, как прячут под железными латами сердце. И казалось мне, нет города угрюмей моего.

Все меняется в последние годы. Все меняется к лучшему. И я все чаще замечаю, что, как в песне знаменитого кота, Москву «как будто кто-то подменил…»

Скинув рекламу, словно пестрый шутовской колпак, Москва явила свое забытое лицо, светлые, прекрасные как никогда фасады исторических зданий. Которые ночью становятся лишь еще красивей в бело-голубой подсветке. Мрачные уродливые палатки, как памятник 90-м, сделанные из того, что попалось под руку, смелО с улиц в угоду новым городским инициативам. На их месте появились небольшие магазинчики на все случаи жизни. И лишь неизменные с детства «Печать» и «Мороженое» по-прежнему на месте.

Как я люблю московские музеи с их серьезными смотрительницами в каждом зале, что, как в детстве, строго смотрят на тебя сквозь очки, словно ты уже что-то натворила. А может, и правда помнят, как ты дитем любила кататься по гладким полам в мягких музейных бахилах. Конечно же, разных по цвету и размеру. И любоваться искусством казалось скучным занятием.

Люблю раскинувшиеся на километры парки с их роллерами и скейтбордистами и прочим самобытным людом на диковинном спортивном инвентаре. И конечно, с их цветами, фонтанами, скамеечками и лоточками с мороженым в вафельном стаканчике и фруктовым льдом.

Люблю маленькие зеленые скверики, что посреди шумных улиц выглядят как редкие островки в океане. Там нет палаток, велосипедных дорожек и прочего, а только много-много деревьев и скамеек, на которых пожилые люди из ближайших домов читают газеты под грохот проезжающих трамваев и звон церковных колоколов.

Люблю всем сердцем творческие мастер-классы, где можно всего за час «наколдовать» себе глиняную вазочку, елочный шарик, сварить мыло в форме ромашки, слепить шоколадную фигурку или конфетку из марципана.

О, эти мини-кафешки на пять столиков, кондитерские и французские хлебопекарни! Тот хитрец, что додумался расставлять вас на нашем пути, знает все женские слабости!

Обожаю маленькие пестрые магазинчики, торгующие всякой приятной чепухой, что поднимет настроение хозяйке и сделает дом уютней. Цветочные ларьки, где красные, оранжевые, желтые цветы с листьями, украшенными божьей коровкой, бабочкой или другой декоративной букашкой, собраны в маленькие плетеные корзинки. И продавец, что вечно занят цветами у входа, подойдет и обязательно предложит тебе корзинку в форме раковины.

Люблю книжные магазины, где всегда тихо и прохладно и помимо книг полно всякой бесполезной канцелярщины, разноцветных бумажечек и карандашиков, которые предательски выставляют рядом с кассой, чтобы ты не прошел мимо. И ты естественно купишь что-нибудь ненужное, но чертовски приятное.

Обожаю ярмарки выходного дня, где фрукты, ягоды, брынза и творог, мед всех разновидностей и щербеты мирно соседствуют со свежей рыбой, байковыми пижамами, валенками, плетеной мебелью и забавными чудиками из разноцветного стекла, возле которых всегда толпятся дети. Говорят, скоро на ярмарках останется только съестное, а жаль!

Люблю дорогу в Бауманский университет, по которой каждое утро бесконечной вереницей тянется к первой паре разношерстный молодой люд с тубусами. Грызть гранит науки. А вечером уже не спеша, вразвалочку, идет обратно, изредка скапливаясь у дверей общаги и Макдоналдса, мешая проезду. И автолюбители знают, что по вечерам Ладожская улица принадлежит физикам.

Люблю метро, где каждый первый — с телефоном, а каждый второй — с телефоном и наушниками. И все больше молодых людей держат в одной руке сумку, в другой — аккуратно сложенный самокат. Такая стремительная велосипедно-самокатная Москва!

Люблю ночные автозаправки, где, подкормив машину бензином, можно и самой не спеша побаловать себя душистым кофе с горячим круассаном, любуясь огнями большого города. И ты смотришь, как зажигаются и гаснут далекие окна, как кто-то включает телевизор или зашторивает занавески, и тебя мучает непреодолимое желание хоть одним глазком заглянуть в его кажущийся издалека игрушечным домик, в жизнь этого совершенно незнакомого человека.

Люблю бродить по огромному швейному магазину, что расположился на месте закрытого казино и, вопреки предсказаниям скептиков, пользуется успехом у рукодельниц всего города, к коим я, к сожалению, не отношусь. Сотни тканей всех расцветок и фактур, лоскутные одеяла, картины, шитые шерстью, напоминают о том, что золотыми бывают не только монеты и серьги, но и руки.

В общем, не счесть всего, что радует теперь тебя в старом новом доме. Таком большом и уютном одновременно. И вроде бы все хорошо и все на своих местах, кажется.

Малышня в парке запускает воздушного змея.

Серьезные дяди с серьезными лицами на серьезных машинах едут на серьезную работу.

Молодые девчонки на каблуках-шпильках со знанием дела выбирают помаду.

Шумные компашки ночами гудят в кабаках и барах.

Дачники на машинах, с багажниками, просевшими от «добра», которому не нашлось места в городской квартире, стоят в пятничных пробках. И огоньки сотен фонарей стоп-сигналов образуют хвост огромной огненной змеи.

Люди… всякие, непохожие — жизнь этого города, его кровь. Пока кровь стремится по улицам, как по гигантским сосудам, он будет жить. И умывшись летним дождем, дышать полной грудью. Свободно.